Наша сегодняшняя “прогулка” — по Кёнигсбергу воровскому.
О, да, педантичная дисциплина немцев и их хроническая законопослушность — понятия хрестоматийные. Но законопослушными немцы стали отнюдь не по капризу природы — их склонность к железобетонному “орднунгу” взращивалась не одно столетие. И стала результатом селекции, коя велась в Восточной Пруссии со времён Тевтонского ордена.
Обобрать прусса
Надо сказать, что к воровству в средневековом Кёнигсберге относились куда снисходительнее, чем к другим уголовным преступлениям. Его охотно прощали, а если и наказывали, то вполне умеренно.
Если кто-то из немцев-“колонизаторов” воровал у коренных жителей-пруссов, то деяние признавалось “совершённым в случае крайней необходимости”. Пруссов это, разумеется, не устраивало. Но кто их спрашивал в завоёванной крестоносцами стране?!
Подобная снисходительность к ворам вполне понятна: многих и впрямь толкала на кражу “крайняя необходимость”. Воровали чаще всего еду, кошельки. Реже — драгоценности (ибо те, кто таковыми владел, где попало не шастали).
Красть лошадей остерегались — за это убивали на месте. Оружие также не пользовалось спросом: у рыцарей мечи и кинжалы были слишком приметными, а “чернь” обходилась дубинками, которые коммерческой ценности не представляли.
Не прибито гвоздями
Впрочем, известны случаи, когда за воровство сурово наказывали. Рыцарей! Так, некто Маркус фон Гильденбрандт, крестоносец из древнего и довольно знатного рода, был зело горазд стянуть всё, что не прибито гвоздями. Так как его братья по Ордену должны были блюсти обет бедности и не иметь ничего личного — он “развлекался” в городе.
Маркус воровал в лавках ножи, украшения еду… Однажды даже спёр у местного кузнеца только что выкованные прутья для монастырской ограды. Четыре штуки, с пылу с жару!
Сегодня ему, наверное, поставили бы диагноз “клептомания”. Но тогда таких мудрёных слов не знали. А бедняга Маркус здорово примелькался в округе. Бить его, понятное дело, не били: всё-таки рыцарь! Но вещички, завидев его на горизонте, прятали.
Волей-неволей воришке пришлось переключиться на братьев по вере и прощупать их закрома. Видимо — вопреки обету — “личного” там нашлось немало. Когда же Маркус “приделал ноги” янтарным чёткам, весившим почти полтора килограмма (!), этого ему уже не простили.
Грязные Бабуины
Наказывать рыцаря телесно — плетьми или розгами — по средневековым законам запрещалось. Но! Дворянское сословие могло быть подвергнуто так называемым позорящим наказаниям. В частности, герб Маркуса фон Гильденбранта был “казнён”: герб перевернули, и палач разрубил его вдоль.
После унизительной экзекуции и герб, и дворянское достоинство Маркуса перестали существовать, и палач взялся уже за самого экс-рыцаря. Ему отрубили руку, после чего Маркус вроде бы пристал к “кокийярам”. Слово это пришло из Франции (“coquillard”), где “кокийяры” соперничали, начиная с XIII века, с “грязными Бабуинами” (“li villains Baubuins”). И те, и другие заманивали простофиль в укромные местечки и раздевали до нитки.
В Германии так назывались профессиональные нищие — они выдавали себя за паломников, возвратившихся из дальних странствий по святым местам. Как правило, паломники носили на одежде значки-символы святых мест, в которых побывали. Например, ветви финиковой пальмы из Иерусалима.
Взломщик и кидала
В каждом монастыре или соборе, владеющем святыми мощами, были собственные символы. В итоге, на шляпах и плащах бывалых пилигримов красовалось больше значков, чем на парадном кителе Брежнева…
Эти символы, впрочем, никто не проверял на подлинность.
Нацепить на себя шляпу особой формы и плащ с капюшоном, закрывающим лицо, мог любой — чем и пользовались нищие. Активно попрошайничая, они плели небылицы и успешно торговали “подлинными” чудотворными мощами, собранными в придорожной канаве. Это, конечно, считалось скорее мошенничеством, чем воровством в “чистом виде”, но обманутым от этого было не легче…
Вообще же существовало более десяти воровских “специальностей”: “взломщик” — тот, кто умеет открывать замки; “сборщик” — срезающий кошельки; “насмешник” — вор, который заманивает простофиль играть в азартные игры; “кидала” — тот, кто продаёт поддельные золотые слитки и цепи; “совратитель” — тот, кто выигрывает у простофили в кости или карты и, в отличие от “насмешника”, не оставляет вообще ничего своей жертве; “чистый” — тот, что ночует с жертвой, крадёт одежду и деньги и выкидывает их в окно своему сообщнику; “гуляка” — тот, кто заговаривает зубы священнику и впаривает ему фальшивое золото, и т.д.
Палач и плаха
Интересно, что разграничение воровского ремесла на отдельные “специализации” весьма напоминало профессиональное деление обычного городского общества на ремесленные цеха. Воры-профессионалы жили в “симбиозе” с городским населением. Они могли даже сотрудничать с властью, особенно со знатью, которой служили в качестве наёмников во время войны или как слуги — в мирное время.
Кстати, знатные лица не гнушались нанимать на службу воров, уже известных и даже подвергнутых наказанию. Справедливо полагая, что ни один нормальный вор не станет “гадить”, где ест — и не даст своего хозяина в обиду своим же “коллегам”. У таких “профи” были дома, семьи, многочисленные знакомые.
Горожане боялись “чужих”. Например, цыган, которых поголовно считали ворами и “лесными разбойниками”.
Но если “свой” попадался как-то уж особенно “с поличным” — его ожидало наказание. Самым мягким считалось лишение кисти руки. Осуждённый вставал на колени, клал свою руку — ладонью вверх — на плаху; палач отрубал кисть и засовывал её в мешок, наполненный отрубями.
Совращение монашки
К такому наказанию, в частности, была приговорена жительница Кёнигсберга Амелотта Христель, попавшаяся на третьей краже за месяц. В этот — несчастливый для себя — раз она свистнула у жены мельника в Кнайпхофе юбку, два кольца и два плетёных пояса…
Кисть воровке отрубили в результате “помилования” — изначально предполагалось утопить её как ведьму. Но Амелотта доказала, что она всего лишь “честная воровка”.
По городскому праву Восточной Пруссии XIV-XVI веков смертью каралось около 40 видов преступлений. И она была землёй обетованной по сравнению с Испанией, где в это же время смертью каралось до 70 видов “правонарушений”. И уж тем более с Англией, где отправляли на виселицу за 225 преступлений — от карманной кражи на сумму свыше ОДНОГО шиллинга до совращения монашки.
Забавно, что, когда любителей чужого добра предавали публичным казням на площади, их “коллеги” шныряли в толпе и срезали кошельки у зевак…
Тощая Гертруда
Главную виселицу Кёнигсберга в народе ласково именовали “Тощей Гертрудой”.
Когда “Тощая Гертруда” принимала “гостей”, народ валом валил на площадь у Королевского замка. Люди побогаче даже “бронировали” места поближе к виселице…
Толпа радостным рёвом сопровождала каждое движение палача и смаковала подробности.
В России, кстати, в это время было иначе. Один из жителей Кёнигсберга, некто Генрих Циммерман, видел в 1775 году казнь Емельяна Пугачева в Москве. Больше всего Циммермана поразило то, что толпа, собравшаяся на площади, не веселилась и не улюлюкала: народ молчал, только всхлипывали и крестились женщины. И сразу, не дожидаясь порки кнутами сподвижников “гулевого Емельки”, городской люд молча стал расходиться. И Циммерман, почувствовав какую-то “странную неловкость”, ушёл, “не досмотрев представления”.
Отрезали ухо
А вот ещё любопытный факт: в Кёнигсберге к ворам приравнивали… скажем так, недобросовестных предпринимателей. Так, мяснику Рильке, продававшему тухлое мясо, привязали это мясо на шею на позорном столбе. А того, кто продавал разбавленное водой пиво, обливали его же пивом на протяжении всей экзекуции.
Зеваки при этом всячески оскорбляли прикованных к позорному столбу: насмехались, плевали им в лицо, бросали в них гнилые фрукты, овощи, экскременты, комья грязи, дохлых крыс… Охрана запрещала только кидать камни.
А чтобы наказанный не уворачивался от летящих в лицо предметов, ему прибивали ухо к столбу гвоздём. Если бедолага всё же дёргал головой, ухо разрывалось.
Когда приходил час окончания экзекуции, охранники снимали несчастного. Если ухо всё ещё было прибито к столбу, его, не церемонясь, отрезали.
Казнь с 12 лет
Возраст ответственности в средневековом Кёнигсберге наступал с 12 лет для мальчиков, с 14 — для девочек. Судья, приговаривая малолетних воришек к экзекуции, произносил фразу: “Суров закон, но это — закон” (как повелось со времён Древнего Рима).
Смягчение нравов (то бишь способов наказания) произошло только в XIX веке. Но ненадолго. Последняя ампутация воровской кисти по приговору суда произошла в Кёнигсберге в 1868 году. А в ХХ веке в разорённой Версальским миром Германии за воровство еды могли убить на месте. И полиция в “такие дела” не вмешивалась.
Ну а пришедшие к власти нацисты объявили воров и прочих мелких уголовников “элементами, портящими арийскую расу”. Тем более что брать чужое вскоре стало можно в завоёванных странах. Но это — это совсем другая история. А наши “прогулки” — продолжаются.
Д. Якшина
Источник: http://www.rudnikov.com/article.php?ELEMENT_ID=27114
Фото на обложке: Игорь Вишняков
