— Я люблю Калининград, — моя соседка по купе, женщина лет восьмидесяти, отложила в сторону электронную книгу, которую с упоением читала с самого начала нашего путешествия, и мечтательно посмотрела в окно.

— Особенно этот старый зелёный район, бывший Амалиенау. Знаете? Улица Кутузова, Огарёва, Красная…

Людмила Андреевна в сентябре 2015 года

Я ответил не сразу. Под мерное убаюкивающее покачивание вагона думалось легко и непринужденно. Мы ехали в поезде из Калининграда в Санкт-Петербург.

В то время я работал над воспоминаниями бывшего водителя генерала Рослого. Сержант Молоков сразу после войны возил в Калининграде прославленного военачальника на шикарном кабриолете “Майбах”. Особняк генерала находился как раз на улице Кутузова. О чём я и не преминул сообщить своей попутчице.

— А наш особняк находился неподалёку, — удивила меня хозяйка модного гаджета. — Я жила там с июня 1945 года. Спокойное место. И вокруг цветы, цветы, цветы…

— В том районе ведь жил ещё и командующий 11-й гвардейской армией Батов.

— Так это непосредственный начальник моего отца. И наш сосед. Он занимал особняк напротив, на Каштановой аллее…

— А кто ваш отец?

…Вот так я и узнал, что моя новая знакомая Людмила Андреевна Новикова — дочь прославленного генерала Соммера, именем которого названа одна из улиц в Калининграде.

Говорил по-немецки

— Вообще-то генерал Андрей Иосифович Соммер — не родной мне отец, — после некоторой паузы произнесла Людмила Андреевна. — Я приёмная дочь.

Калининград. Особняк генерала Соммера на Каштановой аллее, 25

Моя мать — Спицина Калерия Даниловна познакомилась с майором бронетанковых войск Андреем Иосифовичем Соммером в… библиотеке. Андрей Иосифович уже несколько лет был в разводе. Ему тогда уже далеко за сорок перевалило. Маме — под тридцать, тоже в разводе. Она — учительница математики. Сказочно красивая женщина… Днём работала в школе, вечером подрабатывала в библиотеке воинской части, где служил офицер Соммер. А отношения они зарегистрировали уже во время войны.

Отец — очень активный и доброжелательный. Человек слова. Если что пообещал, обязательно исполнит. Очень высокий, подтянутый. При росте 188 сантиметров весил 64 килограмма. Образованный. В совершенстве говорил по-немецки. Знал английский язык, польский, украинский. Преподавал в Орловском бронетанковом училище. Ну, что ещё я запомнила? Мой отец никогда не употреблял бранных слов. С подчинёнными был строг, но не спускался до панибратства и хамства — очень редкое для генералитета той поры качества.

Открыл шлагбаум

 

Полковник Андрей Соммер перед штурмом Кёнигсберга. Весна 1945 года

— Хочу рассказать один очень интересный случай. Он настолько необычный и парадоксальный, что вписан во все энциклопедии мира. И как раз он связан с немецким языком…

Дело было 19 января 1945 года. Отец на своём “Виллисе” возглавлял колонну 89-й танковой бригады — они ехали по западной окраине деревни Ошвенинген. Ночь, темень непроглядная.

Внезапно на перекрёстке дорог путь колонне преградил закрытый шлагбаум. Из темноты возникла фигура немецкого регулировщика. Наставив на полковника Соммера свой фонарь он громко, само собой, по-немецки, выкрикнул: “Чья колонна, куда следует?”

Ну а мой отец, не видя в темноте численности немецкой охраны и не желая раньше времени обострять обстановку, спокойно ответил по-немецки: “Танки полковника Соммера следуют в Гросс-Скайсгиррен”.

Это было так естественно, что регулировщик ничего не заподозрил. Козырнул и открыл танкистам шлагбаум. Когда мимо пошли танки Т‑34, он спохватился, но было поздно. Десант автоматчиков без единого выстрела обезвредил блокпост.

Настоящий рай!

— Летом 1945 года Кёнигсберг лежал в развалинах. И было очень холодно, хотя уже начался июнь. На мне — только лёгкое ситцевое платье, в котором я приехала с мамой из Майкопа. Никакой другой одежды не оказалось.

Но сразу поселиться в особняке на улице Кутузова не удалось. Танковый полк, которым командовал мой отец расквартировался в посёлке Роттенштайн. Теперь там железнодорожная станция Кутузово-Новое. Это под самым Кёнигсбергом. И только спустя некоторое время в распоряжение отца выделили особняк в центре Кёнигсберга — угол Каштаниенштрассе и Кёртеаллее — теперь это улицы Каштановая аллея и улица Кутузова. Дом №25. В общем, нам везло на названия с именем полководца Кутузова…

Парад на Гвардейском проспекте в честь открытия мемориала “1200 гвардейцам”. 
В первом танке - генерал-майор Соммер. Кёнигсберг, 30 сентября 1945 года

И когда мы переехали, то были такие приятные ощущения… Словно мы жили в прекрасном парке. Настоящий рай! Красивые особняки вокруг… Красные черепичные крыши… Всё для меня было так не­обычно. Мы ведь с мамой всю войну провели на Кубани у дедушки с бабушкой. Там ничего такого и близко не увидишь.

По кличке “Пёс”

— С нами жила огромная немецкая овчарка по кличке “Пёс”. Собаку отец подобрал где-то на территории Польши в начале 1945 года — в здании брошенного при отступлении противника германского штаба.

Уже в Калининграде, Пёс всегда встречал меня в школе. Если кто-то громко разговаривал, то становился между нами — ему не нравилось, если на меня повышали голос.

Мой отец всю войну отьездил на армейском “Виллисе”. Да и после войны тоже на нём немало дорог исколесил.

Частенько сам садился за руль американского внедорожника. И тогда Пёс непременно усаживался рядом. Не пускал на своё сиденье никого — ни адъютанта, ни начальника штаба. Так они и ездили по Калининграду — генерал за рулём, собака — рядом. Что, впрочем, вызывало улыбки у всех наших соседей.

“Виллис” и хлыст

— Кстати, с этим “Виллисом” у отца была связана одна фронтовая история. Её ни в каких мемуарах нет. Мой отец вообще не писал мемуаров. И никого не просил, чтобы о нём писали. Так вот, однажды танковому полку отца поставили задачу взять какую-то там высоту. Это было ещё на подходе к границам Восточной Пруссии. А на высоте — заградительный огонь. Танки встали. Радиосвязь пропала. Но надо было наступать.

В послевоенном Кёнигсберге у генерала Соммера оказался трофейный 
“Рено-Вива-Гранд-Спорт”, 1937 модельного года

Тогда отец вскочил в открытый “Виллис” и стал объезжать каждый танк в отдельности. Чтобы поставить задачу. У него в руках был стек. Это что-то вроде палки с кожаным хлыстом, метр длиной. Отец подъезжал к танкам и стучал стеком по броне…

Пули облетали стороной

— Конечно, со стороны это могло показаться поступком до крайности безрассудным. Ведь осколки и пули свистели вокруг. Но был приказ. Его надо выполнить любой ценой.

Началось наступление, огневые точки подавили, высоту взяли. А солдаты, те что наблюдали это из окопов, просто обалдели: “Это же чудо! Пули облетали его стороной!”

Но всё это мне рассказывал не отец, а его подчинённые. То личный повар, то водитель, то адъютант. А отец этот эпизод почему-то вспоминать не любил.

Стек… Стал нашим фамильным достоянием. Он всегда висел на стене в нашем особняке. На фотографии 1945 года я позирую перед объективом в своём ситцевом платье, а в моих руках — тот самый стек.

Обсосанный леденец

— В распоряжении советских генералов находился целый автопарк трофейных легковых машин. Они щеголяли друг перед другом. У кого лучше, у кого шикарнее. А у моего отца был только армейский джип. Правда, чуточку позже, уже когда мы жили в Кёнигсберге, появился ещё один автомобиль — типично гражданский. Очень интересной формы — весь зализанный, как обсосанный леденец. Во всяком случае, так его называли мои одноклассники. Как теперь принято говорить — аэродинамической формы. Назывался он “Рено”.

Очень просторная машина, намного большая, чем отечественная “Победа”. Сзади — три места. Спереди, что очень удивительно, тоже три. Светло-кремового цвета. Но самое интересное — это его форма. Крыша плавно переходила в багажник. А капот — тоже был покатый. Его силуэт образовывал как бы две полусферы. Таких автомобилей ни у кого из местных военачальников не было. С одной стороны — машина — просто шикарная по меркам того времени. С другой — как будто из будущего. Необычные футуристические формы очень привлекали внимание горожан. Ничего подобного на улицах послевоенного Калининграда увидеть было невозможно.

Уроки французского

— Я ещё хорошо помню, как солдаты читали название на эмблеме автомобиля: “Ренаульт”. А я, изучавшая французский язык, авторитетно поправляла их. Мол, надо произносить не “Ренаульт”, а “Рено”. А они мне: “Какой чудной этот французский язык!”

Жена генерала Соммера - Калерия Даниловна. Калининград, 1945 год

Может, выглядит удивительно, но в разрушенном войной Кёниг­сберге, советские дети изучали французский. Я его и раньше учила. И, надо признать, что в то непростое время обучение иностранным языкам было налажено на высоком уровне.

У немецких детей была своя школа. А нам отремонтировали школу №1. Правда, новый учебный год для нас в 1945 году начался не 1 сентября, как во всех других советских городах, а 12 сентября. Потому что угол здания этой школы сильно пострадал во время штурма города — стены полностью обрушились. Вот его и ремонтировали. А время-то шло… Детей в то время было совсем ещё мало. Классы — небольшие — по 6-7 человек. Помню, сидим мы ждём начала урока — урока французского языка…

Трусики — и больше ничего

— Наша учительница французского всегда одевалась очень экстравагантно. Красивые платья, юбки, носила обувь на высоком каблуке. Видная особа лет тридцати. Так что мальчики из нашего класса в свои 12‑13 лет на неё заглядывались. Но однажды, зимой это было, она что-то напутала со своим гардеробом. И забыла надеть юбку. То есть надела блузку, на блузку шубу, а внизу — ничего… Лишь панталоны… Ну, только трусики. И, что самое забавное, она ведь так ничего и не поняла, когда сняла свою шубу в гардеробе и вошла в класс. На себя в зеркало не посмотрела. А для нас — какое развлечение! Парни даже стонали!

Когда мы прыснули от смеха, преподавательница поняла свою ошибку, всплеснула руками, покраснела как помидор и убежала домой переодеваться.

Притащили на буксире

— Однажды, когда отцу надо было ехать куда-то по делу, наш “Рено” вдруг не завёлся. И водитель провозился с ним часа два, прежде чем удалось реанимировать автомобиль. Что там случилось, я не знаю, но отец был ужасно недоволен, потому что жутко опаздывал.

Герой Советского Союза Андрей Соммер - командир 89-й танковой бригады. 
Кёнигсберг, 1945 год

Он-то по жизни был педант и никаких опозданий вообще не допускал.

В другой раз “Рено” встал прямо на дороге, когда отец возвращался с командировки. То ли в Гвардейск, то ли в Правдинск. Говорили, что с карбюратором неполадка. Мол, топливо залили некачественное… А где его взять-то, это качественное топливо. Полуторка могла ездить на смеси керосина с водой, а с “Рено” такие фокусы не проходили.

В пути наладить систему не удалось, так что во двор нашего особняка “Рено” притащили на буксире. И потом ещё несколько дней с ним возились специалисты автослужбы 11-й гвардейской армии.

Бродячие коровы

— Хотя во всех особняках на улице Кутузова жил генералитет, никакой особой охраны у нас не было. Само-собой, притаившихся в развалинах недобитых фашистов мы не встречали, — усмехается Новикова-Соммер. — Но такой вот случай припоминаю. Он произошёл прямо напротив нашего дома. И связан совсем не с немцами. Но давайте всё по порядку. По нашей улице очень часто бродили коровы.

Не знаю, чьи это коровы. Вероятно, немецкие. Вообще, впечатление такое, что коровы ничейные. Брошенные. И голодные. Они и жевали траву на газонах, кусты объедали…

И вот показался солдат с автоматом. Вскинул свой ППШ и саданул очередью. Одну корову убил, остальные разбежались. Достал нож, вырезал куски мяса получше и залез в брошенный особняк.

Я ведь говорила, что напротив нашего дома стоял пустующий очень большой дом. Мы туда раньше залезали, смотрели что там и как… Я отлично помню, насколько красивый там был паркет в центральном зале. Он был набран из разных цветов дерева.

Скелеты в аквариумах

— В центральном зале стояли два здоровенных аквариума, — продолжает рассказ Новикова. — Правда, воды там уже

не было. За стёклами просматривался сухой камыш и скелетики рыб — бывших обитателей аквариума.

Авангардистский “Рено-Вива-Гранд-Спорт” считался одним из самых престижных
автомобилей Франции. Был оснащён 6-цилиндровым двигателем (4.085 куб. см),
с полной нагрузкой весил 2.100 кг

— Этот солдат устроился в гостиной особняка, повыковыривал из пола паркет и развёл костёр. Так прямо в этом зале и развёл. Приготовил себе шашлыки, наелся жареного мяса и ушёл куда-то… А паркет продолжал гореть. В общем, к вечеру особняк уже вовсю полыхал. Пожарных машин в то время не было, тушить пожары — некому. В общем, здание так и горело три дня.

Этот дом сохранился. Правда, после того пожара от него остались лишь стены. Долго так стоял. Потом его основательно перестроили — там разместилась контора пароходства. Сейчас, если не ошибаюсь, налоговое управление Калининградской области.

“Останешься без штанов!”

— Что ещё мне запомнилось в нашем “Рено” — по центру торпеды стояли два больших-больших прибора. Они были не круглыми, а в виде восьмигранника. И переливались на солнце всеми цветами радуги. Как огромные алмазы. Один прибор показывал скорость, другой — время… Очень точные были часы. Когда машина стояла во дворе, мы с детьми частенько подбегали и заглядывали в салон: который час?

Людмила в доме своего отца, полковника Соммера на Каштановой аллее, 25. Кёнигсберг,
июнь 1945 года

На “Рено” чаще всего ездил водитель — солдат. Иногда отец сам садился за руль.

После инфаркта отец из армии демобилизовался и уже ездил только сам.

“Француз” становился всё более и более капризным. То заводился, то не заводился. Буквально через день. А сослуживцы моему отцу про “Рено” говорили так: “Будешь продолжать на нём ездить — останешься без штанов”. И аппетит у него был как у динозавра. Расходовал по 18-19 литров бензина. А то и больше. Как грузовик! Да и с резиной — большие проблемы. Где достанешь шины на французский автомобиль?

Года через два, может, три, этот “Рено” износился полностью, одряхлел, что называется. И отец с ним расстался. О дальнейшей судьбе нашей машины мне ничего неизвестно.

Убийство школьника

— Не могу сказать, что по улицам послевоенного Калининграда ходить было опасно. Но одно убийство я запомнила. Задушили Борю.

Боря — мальчик такой конопатый. Учился в четвёртом классе школы №1. Жил тоже, как и мы, где-то в районе Кутузова.

Все дети ходили в школу пешком. И вот однажды Боря в школу не пришёл. И домой, соответственно, тоже не вернулся. Мама подняла тревогу. Стали искать пацанёнка. Позвонили в комендатуру, сообщили в милицию. К вечеру нашли. Труп мальчика лежал на старом заброшенном кладбище. На шее — следы удушения.

Никаких свидетелей нет. Мотивы? А какие могли быть мотивы. Кому мог так насолить десятилетний школьник. В общем, органы пришли к единодушному выводу — это немцы. Дело было в 1947 году. Тогда ещё германское население с территории Калининградской области не выдворяли. Похоронили Борю на мемориальном захоронении — героев штурма Кёнигсберга — в районе улицы Бассейной. Потом перезахоронили. В какую-то братскую могилу. Но сейчас следы этой могилы затерялись…

Подземный ход

— Для нас, школьников, Калининград был полон загадок. Чего только не рассказывали… И о подземном городе, и о тоннелях.

Мы спускались в тоннели. Это было так интересно… Ведь война только закончилась. Ну, мы, детвора, во что играли? Конечно же, в войну. А поскольку у нас отцы были военачальники, то играли только в штаб. В развалинах домов. Ведь вокруг — полным полно разрушенных зданий. И не упавших стенок домов… Так вот мы по ним залезали на самый верх.

А в тот день увидели, что вход в бомбоубежище открыт. Это было на улице Кутузова. Перекрёсток перед Каштановой аллеей. Знаете, там есть такие вроде как площади с круговым движением. В центре — газон. А на газоне — бетонный бункер. Это и есть вход в бомбоубежище. Он и по сей день там находится. Ну, вот туда мы и залезли.

Человеческие кости

— Спустились вниз, — вспоминает Людмила Андреевна. — Пошли по тоннелю. Справа, я помню, оказались двери с решётками. Заглянули — и сразу же с ужасом отпрянули. Там лежали человеческие кости, было очень страшно. Наверное, за решётками держали каких-то заключённых. Во всяком случае, мы так решили.

 

Людмиле 12 лет. Июнь 1945 года

Освещения в тоннеле — никакого. Фонариков, само собой, у нас не было — страшный дефицит. Но мы ведь подготовились заранее. Палки обмотали тряпьём, окунули их в мазут и подожгли. Мне хорошо запомнился факел. Тоннель в полный рост. Стенки, пол и потолок — бетонные. И шли мы довольно долго.

В конце концов выбрались из тоннеля в колодце. Воды в нём, на счастье, не оказалось. И мы поднялись наверх по металлическим скобам, вмонтированным в бетонные стены. Вроде как лестница такая… А колодец — во дворе жилого дома. Хорошо, что хозяев не оказалось. Огляделись вокруг — получается, мы прошли под землёй два квартала. И вышли почти у самого проспекта Победы. Было это в 1947 году. Это я точно помню.

Сокровище из склепа

— Никаких сокровищ мы в том подземелье не нашли. Хотя однажды кое-что обнаружили. Переполошили всю округу…

Как-то перед началом занятий в школе мы забрели на старое немецкое кладбище. В Кёнигсберге, вообще, было очень много всяких кладбищ. Но могилы, как правило, были уже все разрыты. Все искали золото. Хотя ведь шёл ещё только 1945 год, осень. Русские в городе обосновались максимум как пять месяцев, а уже ни одного целого кладбища не осталось… Даже захоронений в Кафедральном соборе это коснулось… Когда мы туда первый раз попали — собор ещё не был таким разрушенным. Не было лишь крыши. Даже остатки витражей на окнах кое-где сохранились. Иконостас — тоже. Но все средневековые саркофаги вскрыты, мощи святых разбросаны по полу.

Череп с бородой

— Идём, значит, по кладбищу. Видим вход в открытый склеп. Залезли, а там — перевёрнутые гробы, кости, остатки одежды погребённых. Видно и здесь уже похозяйничали охотники за ценностями.

Что мы сразу же увидели? Череп. Череп лежал в гробу. Причём не совсем обычный. С хорошо сохранившейся бородой и волосами. Конечно, жуть! Но мы, недолго думая, взяли его с собой, принесли в школу и положили на стол учительнице перед началом урока. После звонка входит в класс педагог, видит череп с бородой, истошно кричит и чуть не в обморок падает. Вот шуму-то было! Все учителя сбежались во главе с директором школы. Но мы пребывали в том возрасте, когда нам казалось, что это очень весело.

Замок Клермон

— Много лет спустя, когда уже появился интернет, и мы получили неограниченный доступ к информации, я поняла, как правильно назывался тот наш автомобиль — “Рено Вива-Гранд-Спорт” — очень редкая и престижная во Франции авангардист­ская модель. Можно сказать, мы обладали после войны настоящим произведением технического искусства. С какой-то очень продвинутой коробкой передач и сверхбезопасными тормозами. “Рено” развивал невероятную мощность и космическую по тем временам скорость — что-то около 140 км/час.

Французский комик Луи де Фюнес рядом со своим “Рено” возле замка Клермон

Я читала, что такой же автомобиль был у великого французского комика Луи де Фюнеса. У меня даже есть такая фотография — актёр стоит возле “Рено” у въезда в свой замок Клермон, ворота открывает его сын Оливье.

Фюнес потратил 44 года своей жизни, чтобы добиться уважения и восхищения публики. Снялся в 75 картинах, каждая из которых — маленький шедевр. Он отдавался профессии с неистовством, даже в то время, когда был очень болен. И до самой смерти не расставался с любимым автомобилем, на котором отъездил более тридцати лет. Несколько лет назад сыновья Луи де Фюнеса отреставрировали “Рено” и выставили его в частном музее.

После инфаркта

А в 1947 году отец приобрёл новенький “Москвич-400”. Тот самый, который был копией ещё предвоенного немецкого “Опель-Кадета”. Очень маленькая машинка… Поездили мы на “Москвиче”, наверное, лет десять. Но когда после очередного инфаркта отец за руль больше садиться не мог, автомобиль мы продали.

Мама на права не сдавала, ездила только на велосипеде.

А я каталась на самокате. Этот самокат — моя самая любимая игрушка детства.

Но это — не трофей. Его выменял у немцев отец. На какие-то продукты. Самокат был очень необычной конструкции. На подножке — специальная педаль, которая была соединена рычагом с задним колесом. Нажимая на эту педаль, можно было сколь угодно ехать. По сути, как на велосипеде. Странно, что сейчас таких самокатов не делают…

“1200 гвардейцев”

— Но самокат — это одно. Мне часто говорили: “Ты же дочь прославленного танкиста, а сама-то на танке хоть раз каталась?”

Действительно, на танке я однажды прокатилась. Целое событие! Я даже точно помню дату — 30 сентября 1945 года. В этот день состоялось торжественное открытие памятного комплекса “1200 гвардейцам”. И мимо возведённого обелиска, тогда ещё Вечного огня не было, должна была пройти танковая колонна. Мой отец в то время уже получил звание генерал-майора и назначение на должность командующего бронетанковыми войсками 11‑й гвардейской армии. Так вот, а в самом первом танке в открытом люке как раз и должен был ехать отец. А накануне парада он мне предложил: “Людмила, хочешь проехать со мной на танке?”

Само-собой, я ни минуты не раздумывала: “Конечно!”.

Узкая щель

На следующий день меня посадили в танк Т-34. Рядом с механиком-водителем. У него передний люк открыт, чтобы видеть, куда ехать. У меня — закрыт. Так что за всем происходящим я могла наблюдать лишь через узкую прорезь-щель. В башне — на распашку открыли люк — для отца. Он должен стоять там по пояс со знаменем. Руку к головному убору — всё, как положено.

Заревел мотор, и мы поехали… Какие у меня впечатления? Я ведь, по сути, ничего толком и не видела. Щель-то узкая. А двигатель орёт, оглохнуть можно. Тебя швыряет из стороны в сторону. А со всех сторон железки всякие торчат. Постоянно в напряжении. Чтобы случайно на что-нибудь не напороться. Тогда я ещё подумала: километр проехать в танке — и то пытка, а как танкисты на них воевали долгие четыре года?

Уже позже отцу подарили фотографию. Специальный корреспондент ТАСС снимал. Там всё выглядит красиво. Танковая колонна. Вот он, головной танк, впереди катит. Вот отец со знаменем. А слева, за закрытым люком — я еду. Но меня, само собой, не видно.

“Солдаты — это стадо”

— В первый раз на отца посылали представление на присвоение звания “Героя Советского Союза” сразу же после Сталинградской битвы. Но там одна некрасивая история вышла. Тот самый командир, который писал представление, незадолго до того изнасиловал молоденькую девочку. А отец набил ему морду. Командир-насильник в долгу не остался, порвал представление и завернул все документы назад. Так что отец получил звание “Героя Советского Союза” лишь два года спустя — за штурм Кёнигсберга. А так было бы две высшие награды…

Помню, рассказывал, что именно их полк впервые в истории Великой Отечественной войны совершил ночное танковое наступление при свете прожекторов. Хотя много лет спустя я увидела подобный приём в фильме “Освобождение”. Когда Жуков спланировал танковый удар на Берлин. Тоже ночью. И тоже с прожекторами. И получалось, что вроде бы это Жуков всё придумал, хотя на самом деле — генерал Соммер.

А про Жукова мой отец говорил так: “Талантливый полководец, для которого люди ничего не значили. Солдаты — это стадо, которое должно выполнять приказ”.

Секретарь посольства

— Недавно узнала, что ещё точно таким же “Рено”, как у нас, владел первый секретарь посольства Франции в Латвии — Жан де Босс. В сентябре 1940 года, оставляя оккупированную Латвию, работники посольства продали автомобиль много лет проработавшему в этом посольстве водителю Янису Фелдманису. Сейчас “Рено” прошёл реставрацию и выставляется в рижском “Мотормузее”.

Первый секретарь посольства Франции в Латвии - Жан де Босс - в 1940 году
он навсегда покинул Ригу. И его служебный автомобиль “Рено-Вива-Гранд-Спорт”,
который потом выкупил латышский водитель Янис Фелдманис

Кстати, о Риге… Кто-то из ветеранов мне рассказывал, что в далёких 60-х на улицах столицы Латвии попадались два совершенно одинаковых “Рено” — на одном раскатывал тот самый шофёр Янис Фелдманис, а вот второй… Очень вероятно, что это и есть наша бывшая семейная машина.

Вот и получается, что на “Рено-Вива-Гранд-Спорт” ездили три известных человека — великий комик Луи Де Фюнес, французский дипломат Жан де Босс и прославленный советский танкист Герой Советского Союза Андрей Соммер, участник штурма Кёнигсберга.

 

Ю. Грозмани
Источник: http://www.rudnikov.com/article.php?ELEMENT_ID=28212

 

 

 

4 КОММЕНТАРИИ

Оставьте комментарий

Пожалуйста напишите Ваш комментарий!
Введите ваше имя